Об истории заселения Средиземноморья речь пойдет ниже; теперь же необходимо сказать еще вот о чем: важнейшее проявление всякой древней культуры — мифология. Ведь миф — это не только и не столько баснословное предание о незапамятных временах, как трактует «школьное» понимание; миф — способ познания и освоения человеком окружающего мира. Мифологическое мышление — особая категория сознания, присущая всем без исключения древним народам. Поэтому, говоря о единой средиземноморской культуре, мы с полным основанием можем говорить и о единой средиземноморской мифологии, которая — по аналогии с той же культурой — получила наименование классической. «Академические» образцы этой средиземноморской мифологии — мифы Древней Греции и Древнего Рима, однако и в тех и в других прослеживаются влияния иных, более ранних мифологических систем.
О мифах «предшественников» греков и римлян, будь то хетты, финикийцы или этруски, известно сравнительно немного, поскольку мифологических сводов и литературных памятников этих культур не сохранилось (а в случае с этрусками — до сих пор не удалось расшифровать письменность этого народа). Вдобавок, в представлении современного человека классическая мифология — прежде всего мифология греческая и римская (ее нередко еще именуют «по совокупности» античной), поскольку «Илиада», «Одиссея», «Энеида» и другие античные тексты мифологического содержания за минувшие тысячелетия прочно вросли в европейский культурный дискурс (кстати сказать, вплоть до XIX столетия после Р. Х. в Европе были известны только античные мифы). Поэтому в последующем изложении основной упор будет сделан именно на историю и мифологию Древней Греции и Древнего Рима — с использованием, по возможности, сведений о других средиземноморских народах и с привлечением, по возможности, «соседских» мифологических сюжетов.
Как писал в своем знаменитом исследовании «Великие тайны океанов» Жорж Блон, «час Средиземного моря пробил за четыре тысячи лет до возведения пирамид». Около этого времени в Восточном Средиземноморье зафиксированы следы морского присутствия человека, причем следы, подтверждающие факт не прибрежных, а именно морских плаваний, то есть — факт морских межплеменных коммуникаций. Следовательно, к этому времени восходит и начало формирования средиземноморской цивилизации.
Эти следы принадлежали «протоклассической» культуре, язык которой, как убедительно доказал английский археолог Артур Эванс, дешифровавший линейное письмо А, не принадлежал ни к индоевропейским, ни к семитским. Культуре, которую принято называть критской (по ее географическому центру на острове Крит) или минойской — по имени легендарного царя Миноса, который, согласно греческим мифам, правил на Крите, а после смерти стал в аиде одним из трех судей загробного мира. Представителей же этой культуры сегодня именуют минойцами, тогда как античные авторы называли их пеласгами — по имени мифического родоначальника.
Критская культура считается древнейшей культурой Средиземноморья. Как уже упоминалось, ее первый расцвет приблизительно совпадает по времени с расцветом Шумера, среднеминойский период («эпоха первых дворцов») — с вторжением на Балканы протоэллинских племен, позднеминойский период — с господством на материке ахейцев. По словам польского исследователя К. Куманецкого, первоначально «успешно развивались, скорее, восточная и южная части острова, затем центр власти и культуры переместился в Кносс, Фест и Маллию. Дворцы, постоянно перестраивавшиеся и становившиеся все более пышными на протяжении двух с половиной веков, украшены колоннадами и фресками. Монументальная архитектура дворцов и фресковые росписи — главные черты, отличающие Крит от современных ему кикладской и элладской цивилизаций, носивших куда более примитивный характер. В расцвете фресковой живописи, наивысшее развитие которой приходится уже на эпоху „вторых дворцов“ (XVII в. до н. э.) и на позднеминойский период, справедливо видят проявление характерной для критян любви к ярким краскам. Еще в первых дворцах в Кноссе и Фесте некоторые стены покрыты были разноцветными рисунками. Довольно рано появились и изображения человеческих фигур.
Влияние Крита на Европейский континент в эпоху „первых дворцов“ еще очень слабое даже там, где такое влияние должно было бы быть наиболее ощутимым. Это связано с передвижениями народов, ареной которых стали на рубеже III–II тысячелетий до н. э. балканские земли. Весь Восток затронули последствия этих крупных миграций. Начало правления XII династии в Египте (около 2000 г. до н. э.) ознаменовано тяжелой борьбой за оборону страны; в тот же период пала Троя II. Протоиталийцы вторглись на Апеннинский полуостров, протоэллины — на Балканы. Ахейцы остановились в Фессалии, подчинив себе местных пеласгов. Период догреческий, или раннеэлладский, всюду завершается руинами и пожарами, что ясно указывает на приход новых народов. В среднеэлладскую эпоху возник обычай хоронить мертвых в так называемых шахтных гробницах, появились также новые формы керамики. Изготовлявшаяся тогда в Центральной Греции керамика отличается от раннеэлладской не только составом глины, характерной блестящей черно-серой или желтой поверхностью с весьма скупым орнаментом, но прежде всего сильно расчлененной формой сосудов, напоминающих металлические».
Обнаруженные при раскопках критских дворцов стенные росписи, предметы роскоши и керамические сосуды позволяют сделать ряд предположений о мифологии и религии пеласгов, отзвуки которых слышны в греческих мифах и греческом культе. Так, на многих критских геммах и перстнях встречается изображение богини со щитом, которую вполне логично представить прообразом Афины. Среди других изображений — богиня между двумя львами на вершине горы (в ней видят прообраз Артемиды) и богиня с голубем (прообраз Афродиты). На фресках также часто встречаются изображения ритуальных игрищ и процессий. Среди игрищ особое место занимает тавромахия — поединок с быком; в греческой мифологии тавромахия была переосмыслена как поединок Тесея с Минотавром в кносском лабиринте. Участники ритуальных процессий, как правило, изображаются несущими лабрис — топор с двумя лезвиями, символ Великой Богини-матери; позднее лабрис стал считаться символом Зевса, рожденного, по преданию, титанидой Реей в пещере на Крите.
С культом Великой богини связаны и представления о куретах, которые пересказывает Страбон: «По словам тех писателей, которые передают сказания из истории Крита и Фригии, куреты — это некие демонические существа или слуги богов; причем эти предания у них переплетаются с рассказами об известных священных обрядах, частью мистических, частью связанных с воспитанием младенца Зевса на Крите или с оргиями в честь Матери богов, справляемыми во Фригии и в области троянской Иды. В этих рассказах обнаруживается незначительное разнообразие: так, по одним сказаниям, корибанты, кабиры, идейские дактили и тельхины отождествляются с куретами, в других — эти племена изображаются родственными, с некоторыми незначительными отличиями между собой. Говоря кратко, их всех считают чем-то вроде людей боговдохновенных и пораженных вакхическим безумием, которые в образе служителей божества при совершении священных обрядов устрашают людей военной пляской, исполняемой в полном вооружении под шум и звон кимвалов, тимпанов и оружия в сопровождении флейты и воплей… На Крите справлялись особые обряды в честь Зевса с оргиями: в них принимали участие и служители, какими в культе Диониса являлись сатиры. Их называли куретами; это были какие-то юноши, которые исполняли упражнения в доспехах в сопровождении пляски, представляя при этом мифическую историю о рождении Зевса; в этой сцене они изображали Кроноса, обычно пожиравшего своих детей тотчас после их рождения, и Рею в хлопотах утаить свои роды, чтобы, удалив новорожденное дитя, по возможности спасти его. Для этого богиня, как говорят, берет себе в помощники куретов, которые, окружив богиню бубнами и тому подобными шумовыми инструментами, должны были военной пляской и шумом устрашить Кроноса и незаметно похитить его ребенка. По преданию, они и воспитали младенца Зевса столь же заботливо. Оттого-то куреты и были удостоены этого почетного имени, что либо оказали эту услугу, будучи сами молодыми и юными (?????), либо воспитали ребенка Зевса. Они являются чем-то вроде сатиров у Зевса». [65]
65
Известный английский писатель и исследователь Р. Грейвс, перу которого принадлежат, в том числе, книги «Белая богиня» и «Мифы Древней Греции», выдвинул теорию о том, что в своем «исконном» варианте античная — и, шире, европейская — мифология строилась вокруг сюжета о Великой богине и ее возлюбленном. В предисловии к «Мифам Древней Греции» Грейвс писал: «Я разработал следующую, в чем-то неортодоксальную и допускающую дальнейшие уточнения историческую гипотезу, которая, тем не менее, не противоречит современным археологическим и антропологическим сведениям и, надеюсь, хорошо объясняет вариации мифического образа.
В древней Европе не было богов. Великая богиня считалась бессмертной, неизменной и всемогущей. Религиозное мировоззрение пока еще обходилось без идеи отцовства. У богини были супруги-соправители, однако брала она их для удовольствия, а не для того, чтобы дать отца своим детям. Мужчины боялись своего матриарха, поклонялись и подчинялись ей; очаг, за которым она следила в пещере или хижине, являлся самым древним социальным центром, а материнство считалось главным таинством. Вот почему греческое публичное жертвоприношение предусматривало принесение первой жертвы Гестии — покровительнице очага… Небесным символом богини была луна. Три фазы луны — молодая, полная и убывающая — напоминали три фазы матриарха: девственница, нимфа (женщина в брачном возрасте) и старуха. Далее, поскольку ежегодный бег солнца напоминал рост и упадок физических сил богини (весна была девственницей, лето — нимфой, а зима — старухой), ее стали идентифицировать с сезонными изменениями в растительной и животной жизни, а следовательно, и с матерью-землей, которая в начале вегетативного года производит только листья и бутоны, затем — цветы и плоды и, наконец, перестает плодоносить. Ее можно представить и в виде еще одной триады: девушка верхнего мира, нимфа земли или моря и старуха подземного мира, персонифицированные соответственно в Селене, Афродите и Гекате…
По мере того как соитие становилось общепризнанной причиной деторождения, религиозный статус мужчины постепенно повышался, а ответственность за беременность женщин больше не возлагалась на ветры и реки. Нимфа, или царица племени, выбирала себе на год возлюбленного из числа юношей, состоявших в ее свите, и в середине зимы, когда кончался год, он приносился в жертву. Возлюбленный был скорее символом плодородия, чем объектом ее эротических наслаждений. Его кровь разбрызгивали, чтобы плодоносили деревья, росли хлеба и давали приплод стада, а тело, вероятно, поедалось в сыром виде женским окружением царицы… Затем эта практика изменилась, и царь стал умирать, когда сила солнца, с которым его идентифицировали, летом шла на убыль, а другой юноша, его близнец или мнимый близнец, становился новым возлюбленным царицы, чтобы в положенное время посреди зимы быть принесенным в жертву. Такие консорты обретали исполнительную власть только тогда, когда им разрешалось подменять царицу, нося ее магическое одеяние. Так возникли цари-жрецы, и, несмотря на то, что солнце стало символом мужской плодовитости, как только возникла связь между жизнью царя и годичным циклом, луна не теряла своего главенства над солнцем, а царица — над царем, по крайней мере внешне, даже тогда, когда матриархат уже полностью выродился…
Знакомая олимпийская система возникла как компромисс между эллинскими и доэллинскими представлениями: появилось божественное семейство из шести богов и шести богинь, возглавляемых Зевсом и Герой… Установление патриархата завершает период собственно мифа. За ним следует период исторической легенды, которая рассматривается в свете исторической практики».